О, память сердца! Ты сильней печальной памяти рассудка;
все образы минувших дней храня внимательно и чутко,
ведешь потерянному счет. Зачем? Не призрачно ли в хоре
стихий природы наше горе иль радости? Пускай идет,
вершит свой подвиг бесполезный за часом – час, за ночью – день…
Всепоглощающею бездной земли губительная тень
на грани бытия нас встретит. Зачем же сердце счет ведет
утратам и упрямо ждет любви, которой уж не верит?
Нас случай свел. Не правдаль, друг, он влек непобедимой силой –
той, что вершит природы круг и движет в вечности светила!
Теперь, когда вокруг меня вновь осени печаль разлита,
над всем утерянным, разбитым, задумываюсь горько я.О, память сердца! Ты сильней печальной памяти рассудка;
все образы минувших дней храня внимательно и чутко,
ведешь потерянному счет. Зачем? Не призрачно ли в хоре
стихий природы наше горе иль радости? Пускай идет,
вершит свой подвиг бесполезный за часом – час, за ночью – день…
Всепоглощающею бездной земли губительная тень
на грани бытия нас встретит. Зачем же сердце счет ведет
утратам и упрямо ждет любви, которой уж не верит?
Нас случай свел. Не правдаль, друг, он влек непобедимой силой –
той, что вершит природы круг и движет в вечности светила!
Теперь, когда вокруг меня вновь осени печаль разлита,
над всем утерянным, разбитым, задумываюсь горько я.
И в сумраке ночей бессонных придумываю сны себе
живыми образами полных – все для тебя, все о тебе.
И тайно теплится надежда: пусть улетели журавли и наше счастье унесли…
Оно вернется, друг мой нежный! Ты помнишь Мавку, что пила
с Цикадой кубок молний полный? К ней также осень подошла
с тоскою горькой и безмолвной. И Мавка, прислонясь к сосне,
о милом грезит. Стал он старым и мудрым, но младым пожаром
горит по-прежнему. Во сне ей мнится: он приносит Мавке
в руках сокровища души – любовь и счастье. И в тиши
осенней ночи плачет жарко о лете Мавка, как пила
с Цикадой кубок молний полный…
Зачем же осень к ней пришла с тоскою горькой и безмолвной?
