Как цыган сам себя наказал

Остановился табор неподалеку от деревни. А возле деревни, на самом краю ее, часовня стояла, и рядом с ней береза кривая росла.
Вот спит один цыган из табора и слышит, как кто-то его в бок толкает:
– Вставай, цыган!
Проснулся цыган, видит: стоит перед ним старичок – весь седой и борода до пояса.
– Иди к часовне, цыган, там под кривой березой клад зарыт. Полное охотничье голенище золота. На тебя этот клад записан. Срок уже выходит. Иди отрой его и возьми.
Сказал старичок и исчез. Рассказал утром цыган своей родне о том, как к нему ночью старик приходил, а те его на смех подняли:
– Охота тебе идти позориться. Какой клад? Нет там ничего. Это над тобой кто-то насмешки строит.
Так или иначе, но не пошел цыган на указанное место. А табор дальше покатил.
На следующую ночь опять приходит старичок к этому цыгану и говорит:
– Ты что же это, мой милый, не слушаешься? Или тебе клад не нужен? Придется тебе обратно возвращаться…
Наутро цыган снова рассказал своей родне о старике.Остановился табор неподалеку от деревни. А возле деревни, на самом краю ее, часовня стояла, и рядом с ней береза кривая росла.
Вот спит один цыган из табора и слышит, как кто-то его в бок толкает:
– Вставай, цыган!
Проснулся цыган, видит: стоит перед ним старичок – весь седой и борода до пояса.
– Иди к часовне, цыган, там под кривой березой клад зарыт. Полное охотничье голенище золота. На тебя этот клад записан. Срок уже выходит. Иди отрой его и возьми.
Сказал старичок и исчез. Рассказал утром цыган своей родне о том, как к нему ночью старик приходил, а те его на смех подняли:
– Охота тебе идти позориться. Какой клад? Нет там ничего. Это над тобой кто-то насмешки строит.
Так или иначе, но не пошел цыган на указанное место. А табор дальше покатил.
На следующую ночь опять приходит старичок к этому цыгану и говорит:
– Ты что же это, мой милый, не слушаешься? Или тебе клад не нужен? Придется тебе обратно возвращаться…
Наутро цыган снова рассказал своей родне о старике.
– Рядом был – не стал копать, а чего теперь тебе ехать?
Короле сказать, подняли цыгана на смех, и никуда он не пошел. А потом и забыл о кладе.
Много ли, мало ли времени прошло – бог знает, только случилось так, что табор оказался снова на краю той деревни, возле которой часовня стояла.
Вспомнил цыган о старике, что к нему по ночам приходил, о кладе вспомнил.
«Дай, – думает, – схожу все-таки, очищу Душу».
Никому ничего не сказал цыган и отправился на тo место, о котором когда-то ему старик говорил. Подошел он к часовне, встал под кривой березой и копать начал. Откопал охотничье голенище, взглянул в него, а там одни битые черепки лежат.
– Значит, правильно надо мной родня смеялась, – сказал сам себе цыган и только собрался обратно, как видит – перед ним тот старичок стоит:
– Эх ты, цыган! Сам от своего счастья открестился. Твоему кладу уже срок давно вышел.
Говорил я тебе, когда его надо было брать, а ты меня не послушал.