Урукхай.

Пин был окован смутной и беспокойной дремой: ему казалось, что он слышит свой слабенький голос, где-то в темных подвалах зовущий: «Фродо, Фродо!» Но Фродо нигде не было, а гнусные рожи орков ухмылялись из мрака, и черные когтистые лапы тянулись со всех сторон. Мерри-то куда же делся?
Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной кровавой тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.
Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее отделялось оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились бежать напропалую через лес.Урукхай.

Пин был окован смутной и беспокойной дремой: ему казалось, что он слышит свой слабенький голос, где-то в темных подвалах зовущий: «Фродо, Фродо!» Но Фродо нигде не было, а гнусные рожи орков ухмылялись из мрака, и черные когтистые лапы тянулись со всех сторон. Мерри-то куда же делся?
Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной кровавой тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.
Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее отделялось оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились бежать напропалую через лес. Куда, зачем? Затмение какое-то: ведь окликал же их старина Бродяжник! А они знай бежали, бежали и орали, пока не напоролись на свору орков: те стояли, прислушивались и, может, даже не заметили бы их, да тут поди не заметь. Заметили – вскинулись: визг, вой, и еще орки за орками выскакивали из ольшаника. Они с Мерри – за мечи, но орки почему-то биться не желали, кидались и хватали за руки, а Мерри отсек несколько особо хватких лап. Эх, молодчина все-таки Мерри!
Потом из лесу выбежал Боромир: тут уж оркам, хочешь не хочешь, пришлось драться. Он искрошил их видимо-невидимо, какие в живых остались – бежали со всех ног. Но они втроем с Боромиром далеко не ушли, их окружила добрая сотня новых орков, здоровенных, с мечами и луками. Стрелы так и сыпались, и все в Боромира. Боромир затрубил в свой огромный рог, аж лес загудел, и поначалу враги смешались и отпрянули. Но на помощь, кроме эха, никто не спешил; орки расхрабрились и освирепели пуще прежнего. Больше Пин, как ни силился, припомнить ничего не мог. Последнее, что помнил, – как Боромир, прислонясь к дереву, выдергивал стрелу из груди, и вдруг обрушилась темнота.
«Ну, наверно, дали чем-нибудь по голове, – рассудил он. – Хоть бы Мерри, беднягу, не очень поранили. А как с Боромиром? И с чего это орки нас не убили? Где мы вообще-то и куда нас волокут?»
Вопросов хватало – ответов не было. Он озяб и изнемог. «Зря, наверно, Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, – думал он. – Какой был от меня толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у орков. Вот если бы Бродяжник или хоть кто уж догнали их и отбили нас! Да нет, как мне не стыдно! У них-то ведь дела поважнее, чем нас спасать. Самому надо стараться!»
Пин попробовал ослабить путы, но путы не поддавались. Орк, сидевший поблизости, гоготнул и сказал что-то приятелю на своем мерзостном наречии.
– Отдыхай, пока дают, ты, недомерок! – обратился он затем к Пину на всеобщем языке, и звучал он чуть ли не мерзостнее, чем их собственный. – Пока дают, отдыхай! Ножками-то зря не дрыгай, мы тебе их скоро развяжем. Наплачешься еще, что не безногий, соплями и кровью изойдешь!
– Моя бы воля, ты бы и щас хлюпал, смерти просил, – добавил другой орк. – Ох, попищал бы ты у меня, крысеныш вонючий!
И он склонился к самому лицу Пина, обдав его смрадом и обнажив желтые клыки. В руке у него был длинный черный нож с зубчатым лезвием.
– Тише лежи, а то ведь не выдержу, пощекочу немножечко, – прошипел он. – Еще чухнешься – я, пожалуй, и приказ малость подзабуду. Ух, изенгардцы! Углук у багронк ша пушдуг Саруман-глоб бубхош екай! – И он изрыгнул поток злобной ругани, щелкая зубами и пуская слюну.
Пин перепугался не на шутку и лежал без движения, а перетянутые кисти и лодыжки ныли нестерпимо, и щебень впивался в спину. Чтоб легче было терпеть, он стал прислушиваться к разговорам. Кругом стоял галдеж, и, хотя орки всегда говорят, точно грызутся, все же ясно было, что кипит какая-то свара, и кипела она все круче.
К удивлению Пина, оказалось, что ему почти все понятно: орки большей частью изъяснялись на общем наречии Средиземья. Тут, видно, был пестрый сброд, и, говори каждый по-своему, вышла бы полная неразбериха. Злобствовали они недаром: не было согласья насчет того, куда бежать дальше и что делать с пленниками.
– И убить-то их толком нет времени, – пожаловался кто-то. – Прогуляться – прогулялись, а поиграться некогда.
– Тут ладно, ничего не поделаешь, – сказал другой. – Убьем хоть поскорее, прямо щас и убьем, а? Чего их с собой тащить, раз такая спешка. Завечерело уже, надо бежать дальше.
– Приказ есть приказ, – отозвался басистый голос. – ВСЕХ ПЕРЕБИТЬ, КРОМЕ НЕВЫСОКЛИКОВ. ИХ ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОГАТЬ. ПРЕДСТАВИТЬ ЖИВЬЕМ КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Что непонятно?
– Непонятно, зачем живьем, – раздалось в ответ. – С ними что, на пытке потеха?
– Да не то! Я слышал, один из них что-то там знает или есть у него при себе что-то, какая-то эльфийская штуковина, помеха войне. А допрашивать всех будут, вот и живьем.
– Ну и что, ну и все? Давайте щас обыщем и найдем! Мало ли что найдется, самим еще, может, понадобится!
– Забавно разговариваете, – мягко сказал жуткий голос. – Пожалуй, донести придется. Пленников НЕ ВЕЛЕНО ни мучить, ни обыскивать: такой У МЕНЯ приказ.
– У меня такой же, – подтвердил басистый голос. – ЖИВЬЕМ, КАК ВЗЯЛИ: НЕ ОБДИРАТЬ. Так мне было велено.
– А нам ничего такого никто не велел! – возразил один из тех, кто начал спор. – Мы с гор прибежали убивать, мстить за наших: все ноги отбили. Вот и хотим убить – и назад.
– Мало ли чего вы хотите, – раздался ответный рык. – Я Углук. Я над вами начальник. И веду вас к Изенгарду самым ближним путем!
– А что, Саруману уже и Всевидящее Око не указ? – спросил жуткий голос. – Мы что-то не туда бежим: в Лугбурзе ждут нас и наших вестей.
– Да как же через Великую Реку, – возразил кто-то. – А к мостам не пробьемся: маловато нас все-таки.
– А вот я переправился, – сказал жуткий голос. – Крылатый назгул ждет-поджидает нас там, на севере, на восточном берегу.
– Может, и поджидает! Ты-то с ним улетишь, прихватишь пленников и будешь в Лугбурзе молодец молодцом, а мы пробирайся как знаешь через эти края, где рыщут коневоды. Не-ет, нам надо вместе. Края опасные: кругом разбойники да мятежники.
– Ага, вместе нам надо, – прорычал Углук. – С вами, падалью, вместе только в одну могилу. Как с гор спустились, так обделались. Где бы вы были, не будь нас! Мы – бойцы, мы – Урукхай! Мы убили большого воина. Мы взяли в плен эту мелюзгу. Мы – слуги Сарумана Мудрого, Властителя Белой Длани, подающей нам вкусную человечину. Мы – посланцы Изенгарда, вы шли за нами сюда и за нами пойдете отсюда, нашим путем. Я – Углук, слышали? Я свое слово сказал.
– Многовато наговорил ты, Углук. – В жутком голосе послышалась издевка. – Ох, как бы в Лугбурзе совсем не решили, что умной башке Углука не место на его плечах. А заодно и спросят: откуда ж такое завелось? Уж не от Сарумана ли? А Саруман-то кто такой, с чего это он свои поганые знаки рисует? Властитель Белой Длани, ишь ты! Спросят они у меня, у своего верного посланца Грышнака, а Грышнак им скажет: Саруман – паскудный глупец, а то и предатель. Но Всевидящее Око следит за ним и уж как-нибудь его устережет.
– «Падаль» он говорит? Про кого – про нас? Слыхали, ребята, они человечину жрут; да не нас ли они едят, не нашу ли мертвечину?
Орки загалдели, залязгали обнаженные мечи. Пин осторожно крутнулся в путах: не будет ли чего видно. Охранники оставили хоббитов и подались поближе к заварушке. В сумеречном полусвете маячила огромная черная фигура – должно быть, Углук, – а перед ним стоял Грышнак, приземистый и кривоногий, но неимоверно широкоплечий, и руки его свисали чуть не до земли. Их обступили гоблины помельче. «Не иначе как северяне», – подумал Пин. Они выставили мечи и кинжалы, но нападать на Углука не решались.
А тот гаркнул, и, откуда ни возьмись, набежало десятка полтора орков его породы. Внезапно Углук прыгнул вперед и короткими взмахами меча снес головы паре недовольных. Грышнак шарахнулся в темноту. Прочие попятились, один споткнулся о Мерри и с проклятием растянулся плашмя. Зато спас свою жизнь: через него перепрыгнули меченосцы Углука, рассеивая и рубя противников. Охранника с желтыми клыками распластали чуть не надвое, и труп его с зубчатым ножом в руке рухнул на Пина.
– Оружие отставить! – рявкнул Углук. – Хватит с них! Бежим на запад, вниз проходом и прямиком к холмам, дальше по берегу до самого леса. Бежать будем днем и ночью, понятно?
«Давай-давай, – подумал Пин, – пока ты, гнусное рыло, будешь их собирать да строить, мы тут авось кое-что свое провернем».
И было что провертывать. Острие черного ножа полоснуло его по плечу, скользнуло к руке. Ладонь была вся в крови, но холодное касание стали бодрило и обнадеживало.
Орки понемногу строились, но кое-кто из северян опять заартачился, двоих изенгардцы зарубили, остальные понуро повиновались. Стояла ругань, царила неразбериха. За Пином почти наверняка никто не следил. Ноги его были спутаны плотно, руки – только в кистях, и не за спиной, а впереди. И хотя узел затянули нестерпимо, пальцами он шевелить мог. Он подвинул мертвеца и, сдерживая дыхание, стал тереть перетяжку об отточенное лезвие: рука трупа крепко сжимала нож. Перерезал! И по-хоббитски ловко наладил и затянул двойную петлю на прежний манер; только теперь она, если надо, мигом развязывалась. А уж потом лежал смирнее смирного.
– Пленных на плечи! – рявкнул Углук. – И без штучек! Если кто из них по дороге подохнет, отправитесь за ними!
Дюжий орк ухватил Пина точно куль муки, продел башку между его связанными руками, поддернул руки книзу, приплюснув хоббита лицом к чешуйчатой шее, и побежал со всех ног. Так же было – углядел он одним глазом – и с Мерри. Орковы лапы-клешни сжимали руки Пина мертвой хваткой, когти впивались в тело. Он зажмурил глаза и постарался снова заснуть.
Вдруг его опять бросили на камни. Ночь едва надвинулась, и тощий полумесяц плыл на запад. Они были на краю скалы, тусклая мгла расстилалась впереди. Где-то рядом журчала вода.
– Вот они, дозорные, вернулись, – сказали рядом.
– Ну, что видели? – рыкнул Углук.
– Да ничего не видели, один только всадник удрал на запад. Впереди никого нет.
– Пока нет, а потом чего будет? Ну, дозорные из вас! Почему не подстрелили? Он же поднимет тревогу, и подлюги коневоды нас еще до утра перехватят. Теперь бежать надо вдвое шибче прежнего.
На Пина пала черная тень Углука.
– Давай вставай! – велел орк. – Не все моим ребятам тебя таскать. Сейчас дорога пойдет под гору, беги сам, только смотри у меня! Не вздумай кричать, удрать тоже не пробуй – не выйдет. А в случае чего я из тебя жилы-то повытяну, не рад будешь, что жив остался.
Одним махом перерезав ременные путы, он освободил ноги Пина, схватил его за волосы и поставил перед собой. Пин упал как подкошенный, и Углук снова вздернул его стоймя за волосы. Орки заливались хохотом. Углук сунул ему в зубы фляжку, и горло Пина обожгла какая-то скверная, горькая и вонючая жидкость. Ноги, однако, выпрямились, боль пропала, он мог стоять.
– Где там другой? – сказал Углук. Он отошел к Мерри и дал ему здоровенного пинка. Мерри застонал, а Углук рывком посадил его, сдернул перевязь с пораненной головы и смазал рану каким-то черным снадобьем из деревянной коробочки. Мерри вскрикнул от боли, яростно отбиваясь. Орки свистели и улюлюкали.
– Лечиться не хочет, вот обалдуй! – гоготали они. – Сам не знает, чего ему надо! Ох, ну мы с ними потом и позабавимся!
Покамест, однако, было не до забав. Нужно было скорее бежать и чтобы пленники бежали наравне. Углук лечил и вылечил Мерри на свой манер: ему залили в глотку мерзкое питье, перерезали ножные путы, вздернули на ноги, и Мерри стоял, чуть пошатываясь, бледный, угрюмый, но живехонький. Лоб был рассечен, но боль унялась, и на месте воспаленной, кровоточащей раны появился и остался навсегда глубокий бурый шрам.
– А, Пин, вот и ты! – сказал он. – Тоже решил немного прогуляться? Не вижу завтрака. А где твоя постель?
– А ну, заткни глотку! – рявкнул Углук. – Языки не распускать! Молчать, пока зубы торчат! Обо всем будет доложено, и с рук вам ничего не сойдет. И постелька вас ждет, и лакомый завтрак – кости свои сгрызете!
Спускались тесниной в туманную степь. Мерри и Пина разделяла дюжина или больше орков. Наконец под ногами зашелестела трава, и сердца хоббитов воспрянули.
– Прямо бегом марш! – скомандовал Углук. – Держать на запад и чуть к северу. Лугдуш – ведущий, не отставать!
– А что нам делать, когда солнце взойдет? – спросил кто-то из северян.
– Брать ноги в руки! – ощерился Углук. – А ты как думал? Может, сядем на травку, подождем бледнокожих?
– Мы же под солнцем не можем бежать!
– У меня побежите сломя голову! – пообещал Углук. – Помните, мелюзга: кто начнет спотыкаться, тому, клянусь Белой Дланью, не видать больше своей берлоги. Навязали вас, гнид, на мою голову, эх вы, горе-вояки! Давай живей шевелись, покуда не рассвело!
Орки сорвались с места и припустились звериной побежкой. Это был не воинский строй, а гурьба: бежали вразброд, натыкаясь друг на друга и злобно переругиваясь, – бежали, однако ж, очень быстро.
К хоббитам было приставлено по три охранника. Пин оказался в хвосте ватаги. «Долго так не пробегу, – думал он, – с утра маковой росинки во рту не было». Один из охранников держал наготове плеть-семихвостку, но пока что в ней не было нужды: глоток мерзостного бальзама по-прежнему горячил и бодрил. И голова была на диво ясная.
Снова и снова виделось ему, как наяву, склоненное над их прерывчатым следом суровое лицо Бродяжника, без устали бегущего вдогон. Но даже и Следопыт, опытный из опытных, – что он разберет в этой слякотной каше? Как различит его и Мерри легкие следы, затоптанные и перетоптанные тяжелыми коваными подошвами?
За откосом, через милю или около того, они попали в котловину, под ногами была сырая мягкая земля. Стелился туман, осветленный косым прощальным лучом месяца. Густые черные тени бегущих впереди орков потускнели и расплылись.
– Эй, там! Поровнее! – рявкнул сзади Углук.
Пина вдруг осенил быстрый замысел, и медлить он не стал. Он бросился направо, увернулся от простершего лапы охранника, нырнул в туман и, споткнувшись, растянулся на росистой траве.
– Стой! – завопил Углук.
Орки спутались и смешались. Пин вскочил на ноги и кинулся наутек. Но за ним уже топотали орки, и кто-то обошел его спереди.
«Спастись и думать нечего! – соображал Пин. – Главное-то сделано – я оставил незатоптанные следы на сырой земле!»
Он схватился за горло связанными руками, отстегнул эльфийскую брошь и обронил ее в тот самый миг, когда его настигли длинные руки и цепкие клешни.
«Пролежит здесь, наверно, до скончания дней, – подумал он. – И зачем я ее отстегнул? Если кто-нибудь из наших и спасся, наверняка они охраняют Фродо!»
Ременная плеть со свистом ожгла ему ноги, и он подавил выкрик.
– Будет! – заорал подоспевший Углук. – Ему еще бежать и бежать. Обои вшивари пусть ноги в ход пустят! Помоги им, только не слишком!.. Получил на память? – обратился он к Пину. – Это так, пустяки, а вообще-то за мной не заржавеет. Успеется, а пока чеши давай!
Ни Пин, ни Мерри не помнили, как им бежалось дальше. Жуткие сны и страшные пробуждения сливались в один тоскливый ужас, и где-то далеко позади все слабее мерцала надежда. Бежали и бежали – со всех ног, кое-как поспевая за орками, выбивались из сил, и плеть подгоняла их, жестоко и умело. Запинались, спотыкались и падали – тогда их хватали и несли.
Жгучее оркское снадобье потеряло силу. Пину опять стало зябко и худо. Он споткнулся и упал носом в траву. Когтистые лапы подхватили его и подняли, опять его несли как мешок, и ему стало темным-темно: ночь ли наступила, глаза ли ослепли – какая разница!
Он заслышал грубый гомон: должно быть, орки требовали передышки. Хрипло орал Углук. Пин шлепнулся оземь и лежал неподвижно во власти мрачных сновидений. Но скоро снова стало больно: безжалостные лапы взялись за свое железной хваткой. Его бросали, встряхивали, наконец мрак отступил, он очнулся и увидел утренний свет. Его швырнули на траву; кругом выкрикивали приказы.
Пин лежал пластом, из последних сил отгоняя мертвящее отчаяние. В голове мутилось, в теле бродил жар: верно, опять поили снадобьем. Какой-то орк, подавшись в его сторону, швырнул ему кусок хлеба и обрезок сухой солонины. Тронутый плесенью черствый ломоть Пин жадно сглодал, но к мясу не прикоснулся. Он, конечно, с голоду и сапог бы съел, но нельзя же брать мясо у орка, страшно даже подумать, чье оно.
Он сел и осмотрелся. Мерри лежал ничком неподалеку. Они были на берегу бурливой речонки, впереди возвышались горы, ранние солнечные лучи брызнули из-за вершины. Ближний склон оброс понизу неровным лесом.
У орков опять был яростный галдеж и свара: северяне ни за что не хотели бежать дальше с изенгардцами. Одни показывали назад, на юг, другие – на восток.
– Ладно, хватит! – заорал Углук. – Дальше мое дело! Убить нельзя, вам сказано, а хотите их бросить – бросайте: понабегались, мол, так и мы понабегались не меньше вашего – бросайте! А уж я присмотрю, никуда они не денутся. Урукхай потрудится и повоюет, ему не привыкать. Боитесь бледнокожих, так и бегите! Вон туда – в лес! – зычно указал он. – Может, и доберетесь – больше-то вам некуда. Давай шевелись! Да живо, пока я не оттяпал башку-другую: то-то взбодритесь!
Еще ругань, еще потасовка – и больше сотни орков отделились и опрометью кинулись по речному берегу в сторону гор. При хоббитах остались изенгардцы – плотная, мрачная свора, шесть-семь дюжин здоровенных, черномазых и косоглазых орков с большими луками и короткими широкими мечами и с десяток северян, посмелее и покрупнее.
– Ну, теперь разберемся с Грышнаком, – объявил Углук, но даже самые стойкие его заединщики поглядывали через плечо на юг.
– Знаю, знаю, – прорычал он. – Лошадники распроклятые нас унюхали. А все из-за тебя, Снага. Тебе и другим дозорным надо бы уши обрубить. Погодите, бой за нами, а мы бойцы. Мы еще поедим ихней конины, а может, и другого мясца, послаще.
Пин обернулся: почему это иные урукхайцы указывали на юг? Оттуда донеслись хриплые вопли, и явился Грышнак, а за ним с полсотни таких же, кривоногих и широкоплечих, с руками до земли. На их щитах было намалевано красное око. Углук выступил им навстречу.
– Явились – не запылились! – хохотнул он. – Никак передумали?
– Вернулся приглядеть, как выполняются приказы и чтобы пленников не тронули, – проскрежетал Грышнак.
– Да неужели! – издевался Углук. – Зря беспокоился. Я и без тебя как-нибудь распоряжусь: и приказы выполним, и пленников не тронем. Еще-то чего надо: уж больно ты запыхался. Может, забыл что-нибудь?
– Забыл с одним дураком посчитаться, – огрызнулся Грышнак. – Он-то и сам на смерть наскочит, да с ним крепкие ребята остались, жаль, если сгинут без толку. Вот я и вернулся им помочь.
– Помогай нашелся! – реготал Углук. – Если только драться помогать, а то лучше бегите-ка в свой Лугбурз, нас бледнокожие окружают. Ну и где же твой хваленый назгул? Опять под ним коня подстрелили, а? Ты бы его, что ли, сюда позвал, может, и пригодился бы, если россказни про назгулов не сплошь вранье.
– Назгулы, ах, назгулы, – произнес Грышнак, вздрагивая и облизываясь, точно слово это мучительно манило его могильной гнилью. – Помалкивай лучше, Углук, серая скотинка, – вкрадчиво посоветовал он. – Тебе такое и в самом паскудном сне не привидится. Назгулы! Вот кто всех насквозь видит! Ох и нависишься ты вверх ногами за такие свои слова, ублюдок! – лязгнул он зубами. – Ты что, не знаешь? Они – зрачки Всевидящего Ока. А тебе подавай крылатого назгула – не-ет, подождешь. По эту сторону Великой Реки им пока что не ведено показываться – рановато. Вот грянет война – тогда увидите… но и тогда у них будут другие дела.
– Ты зато больно много знаешь, умник! – отозвался Углук. – Не на пользу тебе это, вовсе не на пользу. Тоже ведь и в Лугбурзе могут призадуматься, не слишком ли много ума у тебя в башке? А пока что ты языком болтаешь, а мы, Урукхай, посланцы грозного Изенгарда, должны разгребать за вами, и разгребем! Кончай хайлом мух ловить! Строй свое отребье! Прочая сволочь вон уже драпает к лесу. Давай за ними – все равно не видать тебе Великой Реки как своих ушей. Бегом марш, да живо! Я от вас не отстану.
Изенгардцы снова схватили Пина и Мерри и мешками закинули их за плечи. Земля загудела под ногами. Час за часом бежали они без передышки, приостанавливаясь, только чтобы перебросить хоббитов на новые спины. То ли бежалось им, здоровякам, быстрее, то ли план особый был у Грышнака, но постепенно изенгардцы обогнали мордорских орков, и свора Всевидящего Ока сгрудилась позади. Немного осталось догонять северян, а там и до леса почти что рукой подать.
Пина обдавали болью синяки и ушибы на всем теле, и горело лицо, исцарапанное о гнусную чешуйчатую шею и волосатое ухо. Впереди убегали, не убегая, согнутые спины, и толстые крепкие ноги топали, топали, топы-топы, без устали, точно кости, скрученные проволокой, отмеряя жуткие миги нескончаемого сна.
Под вечер углуковцы северян обогнали. Те мотались под лучами солнца, хотя и солнце-то уже расплылось в холодном, стылом небе, но они бежали, свесив головы и высунув языки.
– Эй вы, слизни! – хохотали орки Изенгарда. – Каюк вам. Щас бледнокожие вас догонят и слопают. Гляньте, вон они!
Донесся злобный крик Грышнака: оказалось, что это не шутки. Появились конники, и мчались они во весь опор, еще далеко-далеко, но нагоняя быстро и неотвратимо, словно накат прибоя застрявших в песке ленивых купальщиков.
Вдруг изенгардцы, на удивление Пину, кинулись бежать чуть не вдвое быстрее прежнего: того и гляди, добегут, одолеют первые. И еще он увидел, как солнце заходит, теряется за Мглистыми горами и быстро падает ночная тень. Солдаты Мордора подняли головы и тоже прибавили ходу. Лес надвигался темной лавиной. Навстречу выплеснулись перелески, тропа пошла в гору, забирая все круче и круче. Орки, однако, шагу не сбавляли. Впереди орал Углук, сзади – Грышнак: призывали своих молодцов наподдать напоследок.
«Добегут, успеют, а тогда все», – думал Пин и, чуть не вывернув шею, исхитрился глянуть через плечо. И увидел краем глаза, что на востоке всадники уже поравнялись с орками, мчась по равнине. Закат золотил их шлемы и жала копий; блестели длинные светлые волосы. Они окружали орков, сбивая их в кучу, оттесняя к реке.
«Что же за люд здесь живет?» – припоминал Пин. Было б ему в Раздоле-то поменьше слоняться, а побольше смотреть на карты и вообще учиться уму-разуму. Но ведь тогда какие головы дело обмозговывали: откуда ему было знать, что в недобрый час придется думать самому, без Гэндальфа, без Бродяжника, да что там, даже и без Фродо. Про Мустангрим ему помнилось только, что отсюда родом конь Гэндальфа Светозар; это, конечно, уже хорошо, но одного этого все-таки маловато.
«От орков-то они нас как отличат? – задумался Пин. – Они ведь небось про хоббитов здесь слыхом не слыхали. Хорошо, конечно, ежели они истребят гадов-орков всех подчистую, но лучше бы нас заодно не истребили!»
А между тем очень было похоже, что его и Мерри, как пить дать, стопчут вместе с орками, убьют и похоронят в общей куче.
Среди конников были и лучники, стрелявшие на скаку. Они подъезжали поближе и одного за другим подстреливали отстающих, потом галопом отъезжали, и ответные стрелы орков, не смевших остановиться, ложились под копыта их коней. Раз за разом подъезжали они, и наконец их меткие стрелы настигли изенгардцев. Один из них, пронзенный насквозь, рухнул перед самым носом Пина.
Подошла ночь, однако ристанийские всадники битвы не начинали. Орков перебили видимо-невидимо, но осталось их все же сотни две с лишком. Уже в сумерках орки взбежали на холм, ближний к лесу, до опушки было саженей триста, только дальше ходу не было: круг конников сомкнулся. Дюжины две орков не послушались Углука и решили прорваться, вернулись трое.
– Вот какие у нас дела, – гадко рассмеялся Грышнак. – В хорошую переделку угодили! Ну ничего, великий Углук нас, как всегда, вызволит.
– Недомерков наземь! – скомандовал Углук, как бы не расслышав грышнакской подначки. – Ты, Лугдуш, возьми еще двоих и неси охрану. Не убивать, пока бледнокожие, суки, не прорвутся. Понятно, нет? Покуда я живой, они тоже пусть поживут. Только чтоб не пискнули, и не вздумай упустить. Ноги им свяжи!
Последний приказ выполнили злобно и старательно. Однако же Пин впервые оказался рядом с Мерри. Орки галдели и ссорились, орали и клацали оружием, а хоббиты тем временем ухитрились перемолвиться словечком.
– Голова у меня совсем не варит, – сказал Мерри. – Укатали, сил больше никаких нет. Если даже окажусь на свободе, далеко не уползу.
– А путлибы-то! – шепнул Пин. – Путлибы! Слушай, у меня есть. У тебя ведь тоже? Они же не обыскивали, мечи забрали, и все.
– Да были вроде у меня в кармане, – отозвался Мерри, – раскрошились только, наверно. Какая разница, я же ртом в карман не залезу!
– Ртом лезть и не надо. У меня… – Но тут ему с размаху пнули в ребра: галдеж прекратился, и охранники снова были начеку.
Ночь стояла тихая и холодная. Вокруг холма, на котором сгрудились орки, вспыхнули сторожевые костры, рассеивая золотисто-красные отблески. Костры были неподалеку, но всадники возле костров не показывались, и много стрел было растрачено впустую, пока Углук не велел отставить стрельбу.
А всадники вовсе исчезли. Потом уж, когда луна как бы нехотя взошла из туманного сумрака, они порой мелькали в огневых просветах – несли, должно быть, неусыпный дозор.
– Солнца, падлы, дожидаются! – процедил один из охранников. – А мы, может, не будем дожидаться, рванем, слушай, а? Углук-то о чем думает, где у него башка?
– Башка у меня где, говоришь? – рыкнул Углук, вынырнув из темноты. – Я, значит, ни о чем не думаю? Гады вы все-таки! Не лучше тех желтопузых с севера или горилл из Лугбурза. Какие из них бойцы – завизжат и наутек, а вонючих коневодов тринадцать на дюжину, не управимся мы с ними, тем более на ровном месте. Одно только умеют эти желтопузые вшивари: видят в темноте, что твои совы, но тут и это без пользы. Белокожие, слышно, тоже мастера глазом темень буровить, да у них еще кони! Говорят, на пару с конем они и ночной ветерок углядят. Но кое-чего они покамест не учуяли: Маухур и с ним отборные ребята идут на подмогу лесом, вот-вот подоспеют.
Изенгардцев Углуку вроде бы удалось приободрить; прочие орки по-прежнему роптали и злобились. Выставили дозорных, но те большей частью улеглись наземь, стосковавшись по спасительной темноте. А темно стало – хоть глаз выколи: на луну наползла с запада черная туча, и собственные ноги исчезли из виду. Тьма сгущалась между кострами. Но отдыхать до рассвета оркам не дали, от восточного склона донесся гвалт, и, верно, неспроста. Действительно, конники беззвучно подъехали, спешились, ползком пробрались в лагерь, перебили с десяток орков и растворились в ночи. Углук кинулся наводить порядок.
Пин и Мерри сели. Охранники-изенгардцы убежали с Углуком. Однако помышлять о спасении было рановато: обоих перехватили под горло волосатые лапищи, и, притянутые друг к другу, они увидели между собой огромную башку и мерзостную харю Грышнака, пасть его источала гнилой смрад. Стиснув хоббитов мертвой хваткой, он принялся ощупывать и обшаривать их. Пин задрожал, когда холодная клешня прошлась по его спине, обдирая кожу.
– Шшто, малышатки? – вкрадчиво прошептал Грышнак. – Как отдыхается? Ну да, ну да, неуютненько. Тут тебе ятаганы и плети, а там – гадкие острые пики. А не надо, не надо мелюзге соваться в дела, которые им не по мерке.
Крючковатые пальцы рыскали все нетерпеливее. Глаза орка светились бледным огнем добела раскаленной злобы.
Внезапно Пин разгадал, точно учуял, умысел врага: «Грышнак знает про Кольцо! Углук отлучился, вот он нас и обыскивает: ему оно самому нужно!» Сердце Пина сжималось от ужаса, и все же он изо всех сил соображал, как бы им половчее обойти ослепленного алчностью злыдня.
– Зря ищешь – не найдешь его, – шепнул он. – Не так-то это просто.
– Не найдешь его? – мигом отозвался Грышнак, вцепившись в плечо Пина. – Чего это не найдешь? Ты о чем говоришь, лягушоночек?
Пин немного выждал и вдруг едва слышно заурчал:
– Горлум, горлум. Ни о чем, моя прелесть, – прибавил он.
Хватка Грышнака стала судорожной.
– Ого! – тихо-тихо протянул гоблин. – Так ты вот о чем, а? Ого! Оч-чень опас-сно слишком много знать, оч-чень.
– Еще бы, – подхватил Мерри, поняв, куда клонит Пин. – Еще бы не опасно – тебе не меньше нашего. Но это уж твое дело. Лучше скажи, хочешь его заполучить или нет? А если хочешь – что дашь за это?
– Заполучить? Заполучить? – повторил Грышнак как бы в недоумении, но дрожь выдавала его. – Что я дам за это? Как то есть – что дам?
– Да вот так, – сказал Пин, цедя слово за слово. – Чего тебе без толку-то шарить в темноте. Времени нет, возни много. Ты только ноги нам поскорее развяжи, а то не скажем больше ни словечка.
– Козявочки вы несчастненькие, – зашипел Грышнак, – да все, что у вас есть, и все, что вы знаете, вы в свое время выложите: наизнанку вывернетесь! Об одном жалеть будете – что вам больше нечем ублажить Допросчика, ох как будете жалеть и как скоро! Куда спешить? Спешить-то некуда. Думаете, почему вас до сих пор не распотрошили? Уж поверьте мне, малявочки вы мои, что не из жалости: такого даже за Углуком не водится.
– Чего-чего, а этого нет, – согласился Мерри. – Только добычу-то еще тащить и тащить, к тому же все равно не в твое логово, как дело ни обернись. Притащат нас в Изенгард, и останется большой гоблин Грышнак с преогромным носом, а руки нагреет Саруман. Нет, хочешь подумать о своей выгоде, думай сейчас.
Грышнак вконец остервенился. Особенно разъярило его имя Сарумана. Время было на исходе, гам затих. Того и гляди, вернется Углук или охранники-изенгардцы.
– Ну, говорите: у тебя оно, что ли? Или у тебя? – повел он глазами-угольями.
– Горлум, горлум! – откликнулся Пин.
– Ноги развяжи! – отозвался Мерри. Лапищи орка содрогнулись.
– Ладно же, гниды недоделанные! – скрежетнул он. – Ножки вам развязать? Да я вас лучше вашими кишками удавлю. Вы что думаете, я вас до костей не обыщу? Обыщу! Изрежу обоих на мелкие вонючие клочья! И ножки ваши не понадобятся, я и так вас унесу туда, где нам никто не помешает!
Он подхватил и стиснул под мышками обоих хоббитов до костного хруста – неимоверная силища была в его руках и плечах. Пришлепнув им рты ладонями, он втянул голову в плечи и прыгнул вперед. Быстро и бесшумно добрался он до ската, а там проскочил между орками-дозорными и темным призраком смешался с ночью, сбегая по холму на запад, к реке, вытекавшей из леса. Серел мутный широкий простор, и одинокое пламя колыхалось впереди.
Пробежав с десяток саженей, он остановился, всматриваясь и вслушиваясь. Ничего не было видно, ничего не слышно. Он медленно пробирался вперед, согнувшись чуть не вдвое, потом присел на корточки, снова вслушался – и выпрямился: настал миг рискнуть и прорваться. Но вдруг перед ним возник темный конный силуэт. Конь заржал и вздыбился. Всадник что-то прокричал.
Грышнак бросился наземь плашмя, подминая под себя хоббитов, и обнажил ятаган. Он, конечно же, решил на всякий случай убить пленников, но решение это было роковое. Ятаган брякнул и блеснул в свете дальнего костра слева. Из мрака свистнула стрела: то ли пущена она была очень метко, то ли судьба ее подправила, но стрела пронзила его правую руку. Он уронил ятаган и вскрикнул. Топотнули копыта, и едва Грышнак вскинулся и побежал, как его насквозь прободало копье. Он дико взвыл и тяжело рухнул, испуская дух.
Хоббиты лежали ничком, как их бросил Грышнак. Другой конник подъехал на помощь товарищу. То ли конь его видел по-особому, то ли особое было у него чутье, только он перепрыгнул хоббитов, а седок не заметил их, прикрытых эльфийскими плащами, прижавшихся к земле, испуганных до полусмерти.
Наконец Мерри шевельнулся и тихо прошептал:
– Ну ладно, это вышло, а теперь же что?
Ответа ждать не пришлось. Орки услышали предсмертные вопли Грышнака. На холме раздались еще и не такие вопли: обнаружилось, что хоббиты исчезли, и Углук, должно быть, оттяпал виновным одну-другую башку. Ответные крики орков вдруг послышались справа, за сторожевыми кострами, со стороны леса и гор. Явился, верно, долгожданный Маухур и с ходу кинулся на конников. Пронесся топот коней. Ристанийцы стянули кольцо вокруг холма, подставившись под стрелы орков, лишь бы никто из них не ушел; кое-кого отрядили разобраться с новоприбывшими. Мерри и Пин оказались за пределами битвы: путь к бегству никто им не преграждал.
– Ишь ты, – сказал Мерри, – будь у нас руки и ноги свободны, мы бы, пожалуй что, и спаслись. Но я до узлов не дотянусь, их не перегрызу.
– Была нужда их грызть, – возразил Пин. – Зачем бы это? Я же тебе начал говорить: руки-то у меня свободны. Связаны так, для виду. Ты не болтай зря, а поешь-ка вот путлибов.
Он высвободил кисти и залез в карман. Путлибы раскрошились, конечно, однако никуда не делись, обернутые листами. Хоббиты съели по две, если не по три раскрошенные галеты. Вкус их был давний и вызвал в памяти милые светлые лица, веселый смех и вкусную полузабытую еду. Они сидели и вкушали, медленно и задумчиво, не обращая внимания на крики и лязги битвы, происходившей рядом. Первым опомнился от забытья Пин.
– Бежать надо, – сказал он. – Погоди-ка!
Ятаган Грышнака лежал рядом, но он был тяжелый и неудобный; пришлось проползти к трупу гоблина, нащупать и вытащить длинный острый нож. Этим ножом он мигом разрезал все их путы.
– Поехали! – сказал он. – Вот малость разогреемся, тогда уж можно и на ноги, а дальше своим ходом. Только знаешь, для начала лучше все-таки ползком.
И они поползли. Земля была сырая и мягкая, ползти было легко, только ползлось медленно. Они сильно приняли в сторону от сторожевого костра и продвигались совсем потихонечку, пока не добрались до речного берега: внизу, под кручей, клокотала вода. Хоббиты обернулись.
Шум битвы стих. Наверно, Маухура с его «ребятами» искрошили или прогнали. Конники возобновили свою безмолвную зловещую стражу. Недолго им оставалось нести ее. Ночь уходила. На востоке, по-прежнему безоблачном, побледнели небеса.
– Надо нам куда-нибудь спрятаться, – сказал Пин, – а то ведь, чего доброго, заметят. Или стопчут нас конники, а потом увидят, что мы не орки, – утешительно, конечно… – Он встал и потопал ногой. – Ну и веревки, жестче проволоки, но у меня ноги понемногу оживают. Поковыляем, что ли? Ты как, Мерри?
Мерри поднялся на ноги.
– Да, – сказал он, – пожалуй, попробуем. Ай да путлибы – не то что это оркское снадобье. Из чего, интересно, они его делают? Хотя вообще-то лучше не знать, из чего. Давай-ка глотнем водички, чтобы отбить его вкус!
– Нет, здесь к речке не спустишься, берег уж больно крутой, – возразил Пин. – Пойдем к лесу, там посмотрим.
Бок о бок побрели они вдоль берега. За спиной у них светлел восток. Они беседовали и перешучивались, как истые хоббиты, сопоставляя впечатления последних дней. Никто со стороны и не подумал бы, что они еле держатся на ногах, чудом избавились от неминуемой пытки и смерти, а теперь очутились одни в дальнем диком краю и надеяться им было не на что и не на кого.
– Ну, сударь мой Крол, вы лицом в грязь не ударили, – подытожил Мерри. – В книге Бильбо тебе причитается чуть ли не целая глава: уж я ему тебя при случае распишу. Молодец, нечего сказать, здорово ты раскусил этого волосатого бандюгу и ловко ему подыграл. Хотел бы я знать, найдет ли кто-нибудь твой след и сыщется ли твоя брошь? Я-то свою буду беречь пуще глаза, а ты, пожалуй что, пиши пропало. Да, надо мне подсуетиться, чтоб ты нос не задирал. Настал черед братана Брендизайка, а он, глядите, уж тут как тут. Ты вот небось туго смекаешь, куда это нас занесло. Скажи спасибо, что я в Раздоле чуть поменьше твоего ворон насчитал. Идем мы вдоль Онтавы. Вон южные отроги Мглистых гор, а это – Фангорн.
И точно, впереди зачернела мрачная широкая опушка. Казалось, ночь отползает и прячется от рассветных лучей в непроглядную лесную глубь.
– Вперед, бесстрашный Брендизайк! – предложил Пин. – А может, все-таки назад? Вообще-то в Фангорн нам не велено соваться. Это из твоей ученой головы не вылетело?
– Не вылетело, – отвечал Мерри, – но лучше уж в чашу леса, чем в гущу битвы.
Он первым вступил под сень обомшелых многовековых деревьев, под низко склоненные гигантские ветви; до земли свисали с них седые бороды лишайника, чуть колыхаясь от предутреннего ветерка. Хоббиты робко выглядывали из лесного сумрака: две крохотные фигурки в полусвете были точь-в-точь малютки эльфы, изумленно глазевшие с опушки Диколесья на первые рассветы мироздания. За Великой Рекой, за Бурыми Равнинами алым пламенем вспыхнула денница, озаряя степные просторы. Звучной и дружной перекличкой приветствовали ее охотничьи рога. Конники Ристании воспрянули к бою.
Мерри и Пин слышали, как звонко разнеслось в холодном воздухе ржание боевых коней и многоголосое пение. Огненный солнечный край возник над землей. И с громким кличем ринулись конники с востока; кровавым блеском отливали их панцири и копья. Орки завопили и выпустили навстречу им тучу стрел, опустошив колчаны. Хоббиты видели, как несколько всадников грянулись оземь, но строй сомкнулся, лавина промчалась по холму, развернулась и понеслась обратно. Уцелевшие орки разбегались кто куда; их настигали и брали на копья. Однако небольшой отряд, сбившись черным клином, упорно и успешно продвигался к лесу. Им оставалось одолеть с полсотни саженей, и ясно было, что они их одолеют, они сшибли трех всадников, преградивших им путь.
– Что-то мы с тобой загляделись, – сказал Мерри. – Смотри, Углук! Как бы нам с ним опять не встретиться!
Хоббиты повернулись и бросились без оглядки подальше в лес.
Поэтому и не видели они, чем кончилась битва, как Углука и его свору нагнали и окружили возле самой опушки Фангорна, как, спешившись, бился с Углуком на мечах и зарубил его Эомер, Третий Сенешаль Мустангрима. А на равнине зоркие конники догоняли и прикалывали последних беглецов.
Они предали погребению павших друзей и спели над могильным курганом похвальную песнь их доблести. Потом спалили вражеские трупы и рассеяли пепел. Тем и кончился набег орков, и ни в Мордоре, ни в Изенгарде вестей о нем не получили, но дым от кострища вознесся к небесам, и не одно недреманное око заметило его.